Наука борется с любовью изо всех сил. Она борется с романтикой, волшебством, магией, чудесами, мистикой, потусторонним, – со всем, что не может с ходу объяснить, в том числе и с любовью.
– Только против любви науке все равно не совладать, – фыркнула великая ворожея на мои стенания.
– Ну как же, Тамарочка Аркадьевна, – робко жаловалась я на ученый люд, – посудите сами, весна, голова кружится, сладостно и радостно, петь хочется, будто идиотке. А они знаете что утверждают?
Тамара Аркадьевна спокойно тасовала колоду, зато я кипела, хоть чай во мне заваривай. – Они утверждают, это всего-навсего почки лопнули, листочки вылезли, кушают за зиму накопившийся углекислый газ, а вместо него выделяют кислород – вот мы и балдеем. Типа бухаем вроде алкашей и никакой тебе эфемерности.
Тамара Аркадьевна опять фыркнула, тем самым усиливая загадочность своего поведения. Я немедленно заткнулась.
– Знавала я такую ученую, между прочим, кандидат фундаментальных наук. Все раскладывала по полочкам, все разумно поясняла, за что тянула на докторскую, а по личным вопросам бегала ко мне. Натуральная ретроградка, отступница и еретичка! Её академики, узнай такое, всех бы степеней разом лишили.
Я перекрестилась, не шевеля рукой. Вот оно, долгожданное! Столько чаю выхлебали, не знаю, как гостеприимная хозяйка, а я переполнилась доверху, как водокачка. Но в сторону – ни ногой! Хорошая история дороже любого дискомфорта.
– Ты, Анюта, знаешь мои правила: друзьям и близким не отказывать и быть полезной в любое время суток. Сколько трагедий предотвратила, сама знаешь… А с Наташкой мы еще на фабрике дружили. Только она в институт поступила и по научной стезе пошла, а я по гадальной. Мы с ней до сих подружки. Не самые близкие, как в молодости, но связи никогда не теряем.
Тамара Аркадьевна несколько умилилась, изящно шмыгнула, отложила карты, достала сигарету.
– Как-то вечером, уже темнело, вдруг звонит. Томуля, говорит, Костика помнишь? Я его еще Лысым звала. Нет, тогда еще шевелюра росла, он потом оплешивел, как в воду глядела. Да, Натаха, говорю, помню. Хотя сколько лет прошло. Годы, говорит, богатырей не ломают, и смеется загадочно, ну-ка раскинь на него. Делать нечего, раскинула.
– А давно этот лысый Костик у нее был?
– Да уж порядочно.
Я восхитилась:
– Ну и мастер вы, Тамара Аркадьевна!
– Задумала я его бубновым королем. Он тогда молодой был, весь из себя импозантный. Да и Наташка девица не промах. Хоть и институт заканчивала, а все одно наша, фабричная. Видимо, потому у них не сложилось. Он – король, она – пастушка, короче, слишком рано встретились. Гляжу, а наш бубновый холостяк весь бабами оброс: и червонная, и трефовая, а валетиков – не меряно. Погряз наш денди в семейную жизнь: жена, куча детей, но еще, вишь, на любовницу хватает. О чем Наталье по телефону доложила. Она информацию восприняла вяло, я бы сказала, безразлично, зато живо напомнила мне о Борисе. Был у нее знакомый, бравый капитан, вылитый гусар. Умела женщина подбирать себе мужиков. Не то чтобы красавец, но осанка, говорун, песни под гитару. Ты бы сама, Аня, в него влюбилась. Постой, Ната, перебила я ее, он же погиб в какой-то горячей точке, газеты писали… Мало ли что в газетах, резко отвечает, знаем мы эти газеты. Я тебя послушать хочу!
Хозяйка берет вторую сигарету, прикуривает, чувствуется, сама разволновалась.
– Вот тебе и кандидат наук, почти доктор, не газетам верит, а варварскому гаданию. Ну, поскольку Борис военный, то есть казенный человек, выложила на стол пикового короля. Лучше бы не выкладывала, даже всплакнула. Пики, пики, пики – сплошь смертушка, пусть и геройская…
Я сама не курю, а тут, глядя на Тамару Аркадьевну, потянуло на затяжку. Сдержалась, а то кашляла бы, как поперхнувшийся удав.
– Спрашиваю ученую подругу, чего ее на мемуар потянуло, – молчит. Наталья Олеговна вообще и про работу ни-ни, больно она у нее секретная, а тут в принципе тайны наворачивает. Вдобавок в час пополуночи интересуется, не запамятовала ли я такого козла, как Анатолий Иванович. Обещал жениться, а сам ускакал на Север. Однако по картам выходило, Толик-меланхолик уже не на Севере, а намного дальше. Шестерки прямо цугом выстроились, явно человек за рубежом, чуть ли не в Америке. Ишь ты, удивилась подружка, и чего ему, тетере, там делать, небось посуду моет. Нет, поясняю, судя по трефам, и сам босс, и денег н
емеряно. Вздохнула девушка, положила трубку, а потом в шесть утра снова позвонила.
– Не спалось? – посочувствовала я.
– Ни ей, ни мне. Я же почти всех Наташкиных кавалеров знала. Сначала руку на них набивала, а потом… Да что говорить, – Тамара Аркадьевна глянула на меня. – Ну ты понимаешь?
Я подобострастно закивала.
– На этот раз я выложила червонного короля. Иван Савельевич всегда был женат. Реже разведен, чаще женат. Наташке тоже удалось побывать в том червонном королевстве. После этого она его на дух не могла выносить, при его имени вскрикивала, старалась позабыть на веки вечные, а тут неожиданно вспомнила. Шесть утра – мистическое время: начало дня, первые петухи, нечисть расходится по могилам. А тут на – вылез.
– Страшно, – прошептала я.
– Ничего подобного, – успокоила Тамара Аркадьевна. – Карты показали, что расположился Иван Савельевич в казенном доме, кажется, за неплатеж алиментов.
– И ее наконец отпустило, – попыталась я бездарно закончить историю.
– Нет. Так глаз и не сомкнула, а к открытию уже топталась у дверей почты. Я так и думала. В картах все время светился бубновый туз – доброе известие. А извещение о письме Натаха вынула из ящика поздно вечером, когда пришла с работы и почтовое отделение уже было закрыто. Сто лет не получала писем, вот и решила, кого-то из бывших романтика одолела. Всю ночь провела в сладких надеждах.
– А на самом деле?
– А на самом деле, как призналась Наталья Олеговна, полная ерунда и безнадега. Это было обыкновенное сообщение о присвоении ей степени доктора заумных наук.