За окном буря бьётся тупой снежной башкой об окно, свирепствует, словно вступила в ипотеку, а всё одно не так страшно. Ага, можно забраться с ногами в громадное кресло Тамары Аркадьевны, закутаться в мягкую клетчатую шерсть и, выглянув из-под пледа, высунуть язык, подразнить сумасшедшую погоду: «Бе-бе-бе!» На что ворожея обязательно усмехнется: «Всё не взрослеешь».
Другое дело – тишина! Ни снежинки, ни пылинки, ни дуновения. Улица прозрачна до самого дна, как Байкал. Казалось бы, выскочи, красна девица, на морозец, расхохочись, топни валеночком, разрумянься… Фиг вам, поскольку тот морозец – под сорок, а то и покруче. Вот тут ужас хрупкий организм сковывает. Бывали в передрягах, когда в голой степи движок гас, тух и – бздых… Как живы оставались? Видимо, у журналистики свой архангел, Гавриил, – берёг.
Третью чашку чаю культурно швыркаю, а сама угрюмо смотрю на улицу – настроение ни в дугу.
Тамара Аркадьевна по обыкновению карты перебирает. Вынет из колоды одну, глянет и обратно внутрь. Это, я знаю, она на красное и черное ворожит – самый простенький вид гадания. Для кого-то пустое, но у моей колдуньи в руках любая карта как Садко поет.
– О-па! – сказала она, гляжу, а на столе всеми гранями играет долгожданная девятка червей. Лирическое свидание, трепетная любовь, чувства брызгами во все стороны! Жаль, не в том раскладе…
– Ну что тут поделаешь, – в досаде бормочу я, еще больше поеживаясь под пледом.
И на тебе, к девятке падает бубновая шестерка – близкая дорога.
Тамара Аркадьевна смеется, аж свечи дрожат, и напевает:
– По морозу босиком к милому ходила… А слабо, Анюта, ща сбегать к суженому?
У меня от данного предложения судороги в ногах и мураши по животу, каждая с наперсток.
– Издеваетесь, – слабо шепчу я. – Кто в такую погоду на свидания ходит? Разве уж полные безнадеги.
– А вот у меня, Анечка, имеется знакомая, которая вот в такую погоду на край земли отправилась.
– Куда это?
– В Саратов.
Я невольно согласилась: дальше Саратова только море-океан, да и не была там никогда. Везде, где я не побывала, – глушь непроходимая. Вот Сибирь – это да! Сибирь – центр Земли.
– И что ее туда повлекло, Тамара Аркадьевна?
– Юлю?
– Да, Юлю. Горы золотые?
– Нет, Анюта, заманила ее девятка червовая, так сказать, пылкая любовь.
– Знакомо. «Парней так много холостых на улицах Саратова»…
Ворожея подхватила, и мы в свое удовольствие попели «Саратовские страдания».
Она вздохнула:
– Хорошо, догадалась ко мне за советом прийти, а то так бы и пропала девка в безвестности.
– А что, есть шанс стать звездой?
– Не знаю, но посоветовала к тебе обратиться. Если со страхами совладает, жди от меня весточки. Подсобишь?
Я молча кивнула, однако укол ревности ощутила. А Тамара Аркадьевна продолжила. Пришла как-то к ней эта Юля в жутких размышлениях, ехать ли ей в город Саратов на вечное поселение или не ехать. Замуж пока не вышла, потому чувствовала себя вольной птицей на излете. То есть – на мушке.
– Начала раскидывать, батюшки мои! А там и шестерки, и тузы с королями да валетами друг на друге, короче, кучамала… Говорю, милочка, ты ж уже ездила в Саратов? Агасеньки, отвечает, а зрачок невесел. И увидела ты там трехкомнатный замок с домочадцами типа папы, мамы, младшего брата с беременной невестой и двумя кошками? С собакой, поправляет, а глаза еще тусклее.
Я вздохнула:
– Сколько живу в Сибири, саратовцев не встречала.
– Вот и я о том же, Анечка. Я ее суженого загадала как бубнового короля, а он на короля ну никак не тянет, с трудом на валета, а это одни хлопоты. Его папа, будущий тесть, подсобил ему с работой, так и то паренек лопухнулся. Вдобавок весь, как в сыпи, в мелких картах, проблемки, муки-мучные, бабьи переживания – ревнив, как самурай, и все не по делу.
– Короче, – догадливо расширяю очи, – не поехала девушка на Дальний Восток!
Тамара Аркадьевна прищурилась, внимательно посмотрела на меня, спросила:
– Ты считаешь, Саратов находится на Дальнем Востоке?
– А где ж ему быть, да еще в такую погоду?! Бр-р-р! Тамара Аркадьевна, уберите эту девятку червей, видеть ее не могу! Тепла хочу, покоя и мира во всем мире…