Когда я договаривалась с моими нынешними героями об интервью, они предупредили меня, что их семья «не герои моего романа». Потому что блюда национальной кухни они не готовят, праздники не отмечают, а уклад жизни у них обычный. После беседы с ними я поняла, что как раз их семья — идеальный пример тех, о ком я пишу, — людей, живущих на стыке двух культур, двух национальностей. В данном случае русских и белорусов. Только в разговоре с Татьяной и Павлом Горбач я поняла, почему они не могут рассказать об отличиях. Просто оказалось, что родная культура Павла и, как выяснилось, далекие белорусские корни его жены настолько оплели их души, стали частью их характеров и мировоззрения, что они даже не замечают этого.
В некотором царстве, в некотором государстве
Про детство Павла хочется рассказывать именно в сказочном духе, потому что когда он рассказывает о нем, то кажется, что это события 200-летней давности.
Родился Павел, как и заведено, в большой семье, в доме, который построил еще его дед Данила. Его родная деревня называется Великий Лес — до реки Березины 10 километров и до Днепра 10 километров.
— Дед мой не только дом построил, — рассказывает Павел. — Он был настоящим мастером на все руки. Он даже резную прялку для бабушки делал сам. Да и бабушка Ульяна ему не уступала. Сколько я себя помню, она каждый вечер крутила ногой деревянное колесо и пряла, пока готовится еда. Одежду делали сами. До сих пор, кстати, лежит у нас бабушкино покрывало. Я помню, как она ткала полотно из льна. И сама красила. Каким образом она это делала, я ума не приложу: квадратики красные и зеленые и полосочки между ними. И все так ровненько и аккуратненько. И подушки сама делала, помню, как перышки перебирала. Да что уж там, мы даже в лаптях ходили. И посуда у нас была самодельная. Железных ножей и вилок не было. Помню, большой стол, огромная деревянная тарелка и деревянные ложки. Я даже играл картошкой. Я картофель брал, вырезал полость и разводил в ней стружку мыльную. Пускал такие огромные пузыри соломинкой. Почему в картофелине? Баночек не было. Где их взять?
Кстати, бабушка до сих пор большой авторитет в семье. Ведь даже дочку Татьяна и Павел назвали в честь бабушки. А если бы родился сын — был бы, без сомнения, Данилой, как дед. Ульяной же зовут и дочь родного брата Павла. И тоже в честь бабушки.
В 1941 году, как известно, началась Великая Отечественная война. Дед погиб в первый же месяц, а бабушка осталась одна с четырьмя детьми. Спас ее родственник, который украл в колхозе мешок картошки. Она картошкой детей кормила, а глазки из нее вырезала и посадила. И они выцарапались. Ухаживали всей семьей. Впрягались в плуг и пахали. Чего только не насмотрелись за войну.
— В войну две недели идут наши, потом немцы идут за ними, — делится мой герой. — И все через нашу деревню, и все останавливались у нас в доме. Помню, мне рассказывали такую историю: легла однажды моя бабушка спать вместе с моей мамой, ей
всего год был, и вот лежит Ульяна, и ей вдруг прям плохо стало, перелегла она. И тут у бойца, который чистил ружье, курок сорвался, и пуля вошла прямо в то место, где только что была бабушкина голова. Мама мне потом показывала дырочку от пули в стене.
Шли годы, и у матери нашего героя родилось трое сыновей. Росли бедно, но весело.
-Мать и отец у меня были культработниками, — вспоминает Павел. — Это сельская интеллигенция. Отец играл на гармошке и на баяне немного, у него были бубен и барабан. Работал на свадьбах. Дня три его нет, а потом приедет и кричит: «Дайте мне борща, на свадьбе кормили плохо».
Кстати, вся семья Горбач — очень музыкальная.
-Петь меня бабушка учила, — вспоминает Павел. — Просила: «Павел, спей». Я за печку лягу и давай скулить песни. А голос у меня в детстве был высокий-высокий.
Жена у Павла по образованию дирижер-хоровик, сам он — контрабасист, сейчас поет в церкви, а дочь учится в музыкальной школе.
-Моя мать работала в библиотеке и организовывала вместе с отцом почти все праздники в клубе, — вновь окунается в прошлое мой собеседник. — Хотя по большому счету все отмечали у нас. Раньше ведь гуляли всей деревней, и не один день. Женщины не пьют, и уже на следующий день они потихоньку начинают выволакивать своих мужчин из застолья. Как правило, полдеревни — это родственники. Кто крестил кого, кто сват, кто брат. А когда крупное гулянье, то сколачивают навесы, приносят со всей деревни стулья и давай гулеванить. А что пили и ели?
И я там был, мёд-пиво пил
Какая еда может быть в деревне? Да самая простая. Вот только готовилась она в русской печке, что делало ее такой, какой ни в одном ресторане мира не попробуешь.
-Каждый вечер одно и то же, — улыбается Павел. — У нас разносолов не было. Картофель печеный и соленое сало в деревянных ящиках. Была еще соленая капуста. Основная еда — это картофель и тесто. Мука тоже ведь была своя. Я пацаном вязал в снопы пшеницу, потом мы ее молотили, а на мельницу возили ее к дяде-мельнику.
Помню мясо, похожее на буженину. Оно жарится, и обязательно с хреном. Оно, видимо, было очень вкусным. Наверное, все же бедность у нас была страшная, поэтому так четко у меня эти воспоминания отпечатались.
А еще была так называемая бабка. Я ее, кстати, и здесь готовил. Картофель трется в чугунок, туда приправы, шкварки или мясо. И в печь. Дочь у нас всегда просит у бабушки мочанку. Яйцо, молоко и муку смешивает, и опять же в печь. Получается большой толстый блин.
А вот сейчас расскажу вам про «коронку». Мама ее называла полембица или по-лендрица и готовила, как правило, на Пасху. Но у нас такое не приготовишь, хоть и знаю, как делать. Со свиной спины срезается самая лучшая часть мяса, потом засаливается со специями. Специи самые простые: укроп и коляндра (кориандр), всё это сушеное и смолотое в деревянной ступе, причем ступа эта используется до сих пор. Потом, когда мясо просолится, его заворачивают в марлю и на колышках подвешивают в трубу печки-грубки (та, которая просто отапливает дом). И вот этот сырой кусок висит, пока пост идет, дней сорок. А мы с братьями изнываем, ведь печка-то стоит рядом с нашей постелью и мы знаем, что в ней скрыт самый большой деликатес в мире. Помню, был момент, когда я марлечку аккуратно развернул и отрезал кусочек этого красного необыкновенного мяса. Трудно представить момент слаще.
Сладостей было мало. Я помню день, когда впервые попробовал мороженое. Подушечки были по десять копеек на развес. Помню чай черный сырой в упаковках. Я его так ел. Ну, летом, конечно, море фруктов. Слива, черешня, груша. Яблоки снимали с яблони специальным шестом с подхваткой. Подхватишь яблоко, крутанешь его, и тонкий черенок треснет. И вот у тебя в руках хрустящее огромное сочное яблоко. И так собирали мы их целыми корзинами. А потом на чердак, на солому, и старыми вещами накрывали. А зима приходит — поднялся наверх, достал яблок, таких ледяных, что зубы заходятся, и ешь их. Компот зимой варили. Яблоки останутся оттуда, мы их с печеным картофелем ели. Бабушка нас научила, нам очень нравилось. А еще яблоки моченые. Прокладывали ими капусту. Достанешь его потом, огромное, крепкое и такое вкусное.
А черники сколько росло! И огромная какая. А земляника! Собирали ягоду в самодельные лукошки. Кору с березы большим ровным лоскутом срежешь, проволочкой скрепишь, и корзинка готова. А грибов сколько! Зеленки и курочки. Тут таких и в помине нет. Мать их мыла, отваривала и мариновала. Если грибов напасем — значит, зима будет удачной. Грибы просто багажниками возили. В грибах вся наша жизнь по осени. Наберешь их, отмоешь, порежешь и сушишь в русской печке. Мать моя любое первое готовит и 3-4 гриба кинет.
Кухня белорусская, конечно, жирноватая. Масла мало, в основном сало. Яичница с салом и картошка — вот лучший завтрак до сих пор. Чай не принято было пить. Вообще. Жирного наедятся и могут еще и морсом запить или молоком, а то и кисляком (простоквашей).
Помню, перед школой, рано утром, мы собирали березовый сок. А сейчас родители научились заготавливать его в тетрапаках. Отец туда кинет 3-4 изюминки, и в жару летом спустишься в погреб, откроешь его, а там газ и такая вкуснятина.
А колдуны… Мама говорит: дайте мне хоть щепотку фарша, я вам такие колдуны приготовлю!
Всему голова там, конечно, печь. У нас даже и близко невозможно приготовить так, как в печи у мамы. Готовят всё только в печи, кости тоже отогревают на печи, она любую болезнь излечивает.
В общем, после такого экскурса в белорусскую кухню в животе вашего корреспондента предательски урчало, рот был полон слюны, а в голове роились самые нескромные фантазии об обжорстве. Благо, на столе стоял вкусный пирог и крепкий чай. Хотя именно в этот момент мне стало понятно, почему жена Павла, Татьяна, уверяла меня, что они ничего не готовят из белорусской кухни. Где ж ты такое приготовишь? Вот и живут они от поездки к поездке в самый заветный край — в Великий Лес.
В чём же самое главное отличие?
По мнению Павла, русские и белорусы отличны темпераментом и взглядами на происходящее.
— Мы когда приезжаем в Беларусь, там всё останавливается, — вторят друг другу муж и жена. — Как река спокойная. Вы даже речь послушайте. Она протяжная, плавная, нежная, без окриков.
Вы зайдите там в любой автобус и наступите на ногу. Вы слова плохого в свой адрес не услышите, на вас недоуменно посмотрят. Настолько там все приветливые. Порой даже подоплёку какую-нибудь ищешь. А просто люди открытые, и всё. Я Омск все-таки сравниваю со своим Жлобиным или Гомелем (города недалеко от родной деревни), все-таки ощущается здесь присутствие мест не столь отдаленных.
Десять лет ездим туда и у поезда плачем, что нам надо опять ехать в Омск, а потом отходим здесь по полтора-два месяца. Только выйдешь из поезда и сразу видишь кучу мусора. Только граница — и как будто на помойку въезжаешь. Мы на машине поехали в Анапу и привезли обратно мешок с мусором. И я знаю, что моя дочь никогда нигде не намусорит.
Когда я беседовала с Павлом, у меня в голове крутилась мысль: кто бы что ни говорил, все мы родом из детства. Самое сокровенное остается у нас в том уголочке, где мы выросли. То, что не выкупишь потом никакими деньгами. И я уверена, что мы в этот вечер ненадолго очутились в этом родном для Павла уголке.