Спросил знакомого редактора: «Почему у вас из газеты исчезли театральные рецензии?» – и получил в ответ: «Они не пользуются спросом».
Обидно, конечно, стало. За рецензии. За себя, рецензента в прошлом. Всё же каких-то сорок с небольшим лет назад, на исходе уважаемых ныне шестидесятых, организовал «со товарищи» едва ли не первую в Российской Федерации (как утверждали знающие люди) городскую секцию театральной критики, и никто – ни в Омске, ни вдалеке от него – не посчитал затею нашу никчёмной. На ежемесячных собраниях (посещаемых, кстати, не одними рецензентами) обсуждали спектакли и материалы о них, встречались с московскими театроведами, с режиссерами и артистами гастролировавших коллективов. Наезжало их в Омск до десятка в год, многие выступали целый месяц. Редкий сезон обходился без столичной труппы.
Но не только обилие и высокий уровень гастрольных впечатлений предопределили возникновение объединения критиков. Прежде всего – не обошедшее стороной Омск во времена Мигдата Ханжарова театральное обновление страны. Периодика живо откликалась на него. Интересные постановки рецензировали все три омские газеты. Перед очередной театральной конференцией подсчитали: за пару лет – больше 250 публикаций. К ним надо приплюсовать до полусотни материалов в каждом выпуске «Омска театрального».
Первый номер его омичи увидели в мае восемьдесят пятого. Выходил не чаще четырех раз в год, но на шестнадцати страницах и тиражом от десяти до двадцати пяти тысяч экземпляров. На Омск тогда равнялись. В обнародованных через несколько лет программных тезисах «Основные направления развития и перестройки театрального дела в РСФСР» был пункт: «…распространить на области РСФСР опыт газеты ”Омск театральный”». Единственное упоминание нашего города в авторитетном документе, и оно не осталось пустым пожеланием. Театральные издания появились в ряде крупных городов. Заметное место в них занимали рецензии.
Правда, то, что именовалось рецензией, сплошь и рядом ограничивалось положительным отзывом с элементами анализа спектакля. Критические выступления (мелькавшие изредка в случае идеологических прегрешений) являлись привилегией центральной прессы. В областных газетах подобные вольности приравнивались к чрезвычайным происшествиям.
Таковы были правила игры, без которых она просто не существовала. Недаром рецензенты, помыкавшись какое-то время на сомнительном поприще, без особых колебаний уходили в театроведы. В тех краях поспокойнее.
Удивитесь: а как же объединение критиков?.. А так же: обходилось без критики. Обнаружить ее где-либо, кроме названия секции, было проблематично. И сами себя «критиками» старались не называть. Какие же мы критики?.. Обозначить негативное отношение удавалось, лишь прибегнув к пресловутой фигуре умолчания. Раз нельзя сказать о спектакле то, чего он заслуживает, лучше сделать вид, будто его не существует вовсе. Искушенные зрители поймут. В театре тем паче обратят внимание. Остальное доскажет молва.
Иные варианты отсутствовали. С каким бы тактом вы ни написали о слабых сторонах постановки, как бы убедительно рецензия ни подтверждала, что такая критика не во вред театру, – в лучшем случае с вами бы не согласились. В худшем…
Здесь к месту напомнить притчу столетней давности.
…В губернском городе Н. театральные критики с некоторых пор совершенно отбились от рук. И то им не так. И это – не этак. В театре терпели-терпели, но в конце концов не выдержали. Постановили: изгнать зловредных писак на необитаемый остров!
Сказано – сделано, и сразу в городе словно светлее стало. На небе – ни тучки. Все всем довольны. В театре же прямо умиление и восторг.
Так продолжалось до премьеры. Прошла она, ясно-понятно, на ура, но погодя заметили: эха-то никакого. Если кто по инерции все же пытался изобразить нечто похожее, звуки под взглядами окружающих застревали где-то на выходе, и разобрать удавалось разве напоминавшее завывание «у-у- у-у…». Да еще газеты как в рот воды набрали… Совсем скучно стало.
Миновал месяц. В начале следующего один из артистов не выдержал: ночью, ежеминутно озираясь, вплавь добрался до необитаемого острова. Критиков отыскал у костра. Прижавшись друг к дружке, травили анекдоты и пели нехорошие песни. Присоединился.
В следующую ночь объявился другой артист. Приплыла и золотая рыбка, исполнительница главных ролей. Ничего не спросила, улеглась рядом. Через пару дней у костра собралась вся труппа. А неделю спустя переполненных разнообразными чувствами критиков артисты под аплодисменты и ликование сограждан на руках внесли в город Н.
Несмотря на весьма приблизительный пересказ, байка выглядит обнадеживающе. В жизни противоречия такого типа разрешаются не столь лучезарно. Вернее – разрешались… Если сегодня кто отважится написать об очередном «шедевре» местного театра всё, что он о нем думает, редкая из расплодившихся газет рискнет опубликовать его откровения. Поостережется идти наперекор распространенному мнению, будто критиковать театр почти неприлично. Только как быть тогда с легковесными пьесами, с режиссерскими промахами, со слабыми актерскими работами, наконец?
Ответа ждать, думаю, придется долго, а он очевиден. Именно в критике – ее яркости либо серости, глубине либо поверхностности, – отражаются подчас радости, подчас беды театра. Причины со следствиями здесь осязаемо взаимосвязаны. Театр никакой – и критика никакая. Ей не с чем спорить, нечем вдохновляться. И пусть не утешают себя служители Мельпомены лукавой мыслью, что у них-де спектакли как на подбор, да вот рецензент нынче никудышный пошел… Это их театр отбросил такую тень.
Исчезновение рецензии из газет не менее тревожный знак, даром что смотрится российская сцена в меру благополучно. Театров, во всяком случае, куда больше теперь. И они не пустуют. Спектакли, смотры, фестивали следуют нескончаемой чередой… Но споры вокруг них не слышны, всё тихо-мирно. Театр перестал быть местом, где сталкиваются гражданские и творческие страсти. Потому, вероятно, отмалчиваются газеты. Исключения, равно как дежурные вкрапления информационных и поздравительных материалов, картины не меняют. Зато куда настойчивее звучат голоса, требующие кардинальных перемен в структуре и организации сценического дела. Договорились до того, что время театра вообще ушло. Впрочем, в обозримом прошлом его уже столько раз хоронили (и с рождением кино, и когда великий немой заговорил, и с появлением телевидения…), что воспринимать очередную попытку сыграть отходную древнему искусству как некую истину в предпоследней инстанции вряд ли стоит. Набившая оскомину интермедия в долгой истории сцены…
На общем фоне мы смотримся более-менее сносно. Омск – город давней театральной идеи, уходящей корнями в шестидесятые годы восемнадцатого столетия. Именно тогда молодой офицер Иван Андреев по приказу командира войск Сибирского корпуса генерал-поручика Шпрингера организовал в Омской крепости «оперный дом», где «чинили» представления любители сцены. Тому два с половиной века. Они знали множество замечательных спектаклей и незаурядных актерских работ. Отринуть с ходу такое наследство довольно сложно.
И «Омск театральный» не сгинул бесследно: под тем же названием издается журнал. Другой – «Письма из театра» – выпускает Драма. Однако тиражи очень скромные. Да и газеты вспоминают о театре много реже, много глуше, чем раньше, – так что категоричный редактор не с бухты-барахты сбросил рецензию «с корабля современности».
В том было бы еще полбеды, не кройся за подобной забывчивостью нечто более значительное, чем исчезновение одного из жанров публицистики. Припомните, приходилось ли вам в нынешнем сезоне наблюдать очередь у театральной кассы… Когда в последний раз перед началом представления омской труппы вас встречали страждущие «лишнего билетика»… Много ли среди знакомых осталось театралов, не пропускающих ни одной постановки в любимом театре… Хочешь не хочешь, а подумаешь об определенном упадке сценического искусства. Межвременье. Отменить его невозможно.
Вывод напрашивается невеселый: ждать новых людей, новых форм, но как скоро придет их день – не от одного театра зависит. Оглянемся на времена, в которые он преображался: начало бурного прошлого века… беспокойные шестидесятые… И всё возвращалось на круги своя. Взрывали будни спектакли-события… Зрители открывали для себя больших артистов и больших режиссеров… Из небытия являлись (не могли не явиться!) незаурядные критики… Театр оживал, обретал убедительность и силу. Его голос звучал умно, талантливо, мощно. Ему отзывалось многозвучное эхо…